Знаменитый легкоатлет Богдан Бондаренко: "Бонд? Больше люблю "приключения Шурика"

Чемпион мира-2013 и бронзовый призер ОИ-2016 по прыжкам в высоту рассказал "Сегодня" о папиной "Волге", панамочке вместо дворников, чем похож на супергероя, зачем брился налысо и подкладывают ли соперники в обувь битое стекло.

— Богдан, вас часто называют Бондом.
— Меня это сравнение устраивает. Далеко не худшее (улыбается). Это началось еще со школы, в интернате называли.

— А вы ассоциируете себя с героем романов Флеминга?
— Не знаю… Он делал классные вещи, и, думаю, я тоже буду делать хорошее. О Бонде видел несколько первых фильмов, потом сюжет стал слишком невероятным. А любимые фильмы не из этой отрасли. Я воспитан еще старыми комедиями, например, помните "Приключения Шурика".

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

— Бонд любит стильные классические костюмы. А вы их часто носите?
— Мне очень нравится, но времени на это не хватает. В основном приходится надевать только спортивные.

— А для церемоний подбираете сами или кто-­то помогает?
— Одежду выбираю сам, но не доставляет радости самому ходить по магазинам. А с друзьями это можно сделать веселее и легче. У нас в Харькове буквально рядом магазин Михаила Воронина, так что в основном подбираю костюмы в таких местах. Не слишком большой выбор, но на это нет времени, да и подобрать не все всегда легко. Но есть еще люди, которые потом могут подшить.

— Любимая машина Бонда "Астон Мартин". Водите ли вы и о каком авто мечтаете?
— Очень хочу сделать тест-драйв "Теслы", но никак не получается. Это для меня что­-то новое. А так, я вожу с 2006 года. Первой машиной была папина "Волга". После нее можно было садиться на любую, и было не страшно. Когда-то на этой "Волге" мы съездили из Харькова в Феодосию. Это, наверное, было моим самым отважным действием. Машина была в плохом техническом состоянии. Но я был еще молодой, и никакая дорога не пугала — Феодосия? Давайте туда поедем! Путешествие было очень увлекательное.

— А починить авто сможете?
— Эти починки ничем хорошим не заканчивались (улыбается). Это, например, не починить дворники, а панамочка вместо дворников. Поэтому думаю, что каждый человек должен заниматься своим делом.

— Бонд любил мартини с водкой. Как вы относитесь к спиртному?
— К мартини я отношусь спокойно. Есть красное вино, и во время, когда можно себе это позволить, то почему бы и нет? Я не категорический противник спиртного. Считаю, что иногда нужно и голове расслабиться. Бывают стрессовые ситуации, когда ты понимаешь, что у тебя с утра до вечера все одно и то же. Главное, чтобы это было в меру и когда можно.

— Бонд выйдет победителем из любой заварушки. Владеете ли каким­-то оружием и сможете в случае чего за себя постоять?
— Оружием — нет. Но у нас про легкоатлетов говорили: "Это страшные люди – если надо, они могут убежать, а если надо, то и догнать". Иногда при подготовке у нас бывают технические проблемы, и тогда мы много бегаем.

— Бонду всегда противостоит хитроумный злодей. В вашей жизни есть такой человек?
— В секторе мы все соперники, но вне соревнований хорошо ладим. Общаемся, помогаем друг другу, даем советы. Когда возникают травмы, один другому может сказать, куда обратиться. А у меня, допустим, хорошие стельки, их там-­то делали.

— То есть толченое стекло в обувь никто не подкладывает?
— (Смеется). Я слышал разные истории, но у нас такого не было.

— Бонд — азартный человек, игрок. А вы? В казино не играете, ведь бываете на Лазурном берегу?
— Я азартный, но больше, когда мне говорят: "Да не может такого быть". А я пытаюсь опровергнуть, что нет, я такое видел и знаю. Со мной чаще случаются вещи в плане разных пари. То ли в классе 10-11-м, то ли уже на первом курсе во время тренировки поспорил, что через два месяца смогу сделать жим 100 кг. А на тот момент делал 70 кг. Если я жму, то он стрижется налысо, если нет — то я. Был назначен конкретный день. За неделю до него у меня все получилось, но именно в тот день — нет. И где-­то в 2009 году я был лысый. Я тогда жил с родителями, и когда заходил в квартиру, бабушка убегала, пряталась в другой комнате и говорила: "Кто ты?" (смеется).

— А на какой максимальный риск можете пойти?
— Может быть, на чуть-чуть больше, чем подсказывает здравый смысл. На грани.

— Бонд не боится ничего. А вы?
— Честно говоря, всегда думал, что не боюсь высоты, воды, темноты и всего такого. Но как-­то на отдыхе летал на парашюте, прикрепленном к катеру. Вроде не очень высоко, 100–120 метров, но спокойно я не мог себя вести. Мысль о том, что он может куда-то улететь, вызывала у меня какую-то дрожь в коленках. Точно так же страшно было, когда погружался с аквалангом. Не мог успокоиться, казалось, что не хватит воздуха, и он сейчас не всплывет. Больше переживал за технические моменты. Во время второго погружения тоже было очень тяжело. У всех друзей получалось, а я говорил, мол, может, не надо? А они: "Давай" (смеется).

— К каждому фильму о Бонде есть саундтрек. У вас есть песня?
— Времени следить за музыкальными новинками не хватает. Кто-то из друзей записывает флешку, и я ее слушаю. Я открыт к любой музыке — это может быть и рок, и рэп, и попса.

— А еще у Джеймса Бонда в часах что-­то прячется. А у вас?
— К сожалению, кроме времени, больше ничего (смеется).

— Если бы представилась возможность обладать супергеройской силой, что бы вы выбрали?
— Летать, ведь я и в жизни летаю. Представьте, как бы я мог высоко прыгать (улыбается). У меня во снах часто такое было, что я лечу высоко, далеко, красиво.

— Многие звезды спорта становятся комментаторами, телеведущими. Какое шоу интересно вам?
— Конечно, спорт, я уже на всю жизнь болею им. Но еще у меня тяга к машинам. Я бы очень хотел попасть в какое-­то путешествие, как ездят в Top Gear (британская телепередача — Авт.). Провести тесты машин, испытания. В такой отрасли, думаю, я был бы хорошим измерителем места (смеется) — влезет человек или нет.

— С вашим ростом 197 см, наверное, не очень удобно в стандартных машинах?
— В "Волге" было нормально (улыбается). И в целом нормально, я не такой уж и большой.

— На этой неделе вам дали двухкомнатную квартиру в Харькове. Как планируете обустраивать? Сами что-­то по ремонту делаете?
— Я уже ездил ее смотреть. Дом сдадут к концу года. Скорее всего, это будет обмен однокомнатной квартиры, которую давали в 2013-м за победу на чемпионате мира, на двухкомнатную. Ту заберут, а эту дадут. Две квартиры дать не могут.

Я очень тяжело обустраивал предыдущую квартиру, всегда накладываются какие-­то соревнования. Хотя мне очень нравится планировать, представлять дизайн — я смотрел фотографии, выбирал. Но это требует много времени. Ремонт — это бесконечная вещь. Когда я начинал, то старался продумать все до дурных мелочей, вплоть до того, какая окантовка на светильнике, а к концу уже думал: пусть будут хотя бы эти двери: чтобы комната закрывалась, и нормально. Мне говорили, смотри, там штукатурка может треснуть, пусть переделают. Я отвечал: "Нет! Нормально (улыбается)". Прошедшие через это люди говорили: "Ты никогда в этот угол не посмотришь. Забудь об этом".

— Переходя к спорту, не могу не спросить, какое послевкусие от Олимпиады в Рио, где вы взяли "бронзу"?
— После нее еще были старты, потом поехал лечиться, так что эта суета после Рио все еще продолжается. После Олимпиады я был в Харькове шесть дней и три дня с перерывами.

Еще не успел прийти в себя. Кажется, что могло вообще не быть этой медали. С другой стороны, если бы болезнь случилась на месяц позже, то должна была быть награда другого номинала. За десять дней до Олимпиады я находился в своей лучшей форме, это показывали и тесты. Все-таки Игры раз в четыре года, и как будет в следующий раз, уже непонятно. Но это дало хорошую мотивацию не опускать руки, двигаться дальше — продержаться до Токио и там рассчитывать на более высокие места.

— Что бы вы изменили в плане подготовки по сравнению с Рио?
— Есть много моментов. Нужен постоянный массажист, который будет с тобой с утра до вечера на всех соревнованиях, нужен врач, который будет следить конкретно за тобой. У нас это все на слабом уровне. А хорошие специалисты требуют финансовых затрат, и лично я не могу себе это позволить. Есть промахи со сборами. Я заболел на последнем предолимпийском сборе в Натале. Уже на месте мы поняли, что там с утра до вечера дует ветер 7-10 м/с, это место, где соревнуются винсерферы. Если бы я там бывал или кто­-то предупредил об этом, искали бы другие варианты. А так ехали на авось: туда едут именитые люди, и мы туда тоже поедем, но на 100% уверены не были. Обычно же при подготовке мы 8 или 10 месяцев ездим в проверенные места, а тут — другой континент. Поэтому на будущее хотелось бы заранее понимать — куда поедем, что будем делать, с какими врачом и массажистом. В Натал мы ведь поехали, поскольку закрепились за массажистом другой команды: он туда ехал, и у нас не было вариантов.

— В последнее время у вас часто случаются травмы перед крупными стартами.
— Я думал над этим. И в 2015-м за два месяца до чемпионата мира была травма стопы, заражение. Это было вызвано и моей глупостью, никто не объяснил, что делать, я компрессом обжег ногу, потом появилось заражение, и из-за маленькой ранки пришлось пить антибиотики.

— Как-то странно, что такое происходит с чемпионом мира и рекордсменом Европы. У иностранных звезд зачастую солидные команды.
— Выступаем мы все в одних условиях, но готовимся абсолютно по-разному. Мои основные соперники сейчас — канадец, катарец и итальянец. Во время сбора в Формии итальянцы предоставили нам видео моего прыжка с тщательным разбором по углам. У нас научные сотрудники мне никакой информации не предоставили. В Рио колоссальную работу для меня проделал доктор из Эстонии, сказал, чем конкретно нужно лечить. Я прихожу к нашим врачам и слышу: "Мы не знаем. Такое нельзя. А может, и можно…" Многие украинские доктора не понимают законы по допинг-контролю. Они услышали о препарате, значит, все — нельзя. А его, возможно, нельзя применять в какой-­то определенной дозе. А это серьезно: либо я пью этот антибиотик и он мне помогает, либо мне становится хуже. Невозможно все вылечить зеленкой. Для сравнения, перед Олимпиадой я ездил на прогревание красным лазером. У нас это такой огромный аппарат. Затем я был у этого эстонца, он говорит: "Да, тебе хорошо было бы прогревать, возьми, дома по три раза будешь делать", — и дает мне лазер размером с ручку. Ты лежишь в кровати, прогреваешь, никуда не ходишь, ничего не ждешь. Я говорил, что с каждым моментом медали становятся все дороже, появляются новые технологии. Если ты их не используешь, то просто выжимаешь свое здоровье. У нас нет финансовых возможностей на хорошее восстановление. Да и лечение травм у нас не особо практикуется. Да, у нас стараются делать многое, но есть еще куда развиваться.

— Большую часть олимпийского цикла мы наблюдали за вашей дуэлью с катарцем Баршимом, но чемпионат мира-2015 и Олимпиаду выиграл канадец Друэн.
— Он не был неожиданностью, потому что в 2013-м на мире был третьим. На всех основных соревнованиях показывал лучший результат сезона, как это произошло в Рио. Вообще, сборная Канады выступала очень хорошо. Есть такое мнение, что перед Олимпиадой-­2012 в Лондоне Великобритания взяла на работу команду специалистов, которая занимается непосредственно организацией сборов. Они находили все — от места и питания до массажиста. Говорят, после Игр в Лондоне эти специалисты перешли в Канаду. Это была грамотная целенаправленная подготовка. Мы же, предположим, готовимся в горах, но никто никогда не обследовал меня после этого, не проводил анализ. А я видел на сборах, как немец пробежал, у него тут же взяли кровь из уха, посмотрели и говорят — бежать ему еще раз или не надо. Мы очень далеко отстали…

— Наверное, после такого бессмысленно спрашивать, когда побьете мировой рекорд — 2,45 м?
— Мы все готовы это сделать. Но дайте нам удочку. У нас есть озеро, но удочки нет.

— Как-то вы встречались со шведом Патриком Шебергом, чей рекорд Европы повторили (2,42). О чем был ваш диалог?
— Поделились впечатлениями от легкой атлетики тогда и сейчас, эмоциями, которые испытывали после прыжка. Ведь тогда это тоже был высочайший результат. Он сейчас, по-моему, работает ведущим. Тогда же встретился с Хавьером Сотомайором (рекордсмен мира. — Авт.) и Диком Фосбери, который придумал современный прыжок. Было приятно тогда попасть в эту компанию. Но сейчас контакт друг с другом не поддерживаем.

— То есть не может быть такого, что перед соревнованиями пишите Сотомайору: "Смотри, я собираюсь побить твой рекорд"?
— Пока нет (улыбается). Я вообще не знаю, как люди после соревнований рассказывают, что они знали, что хорошо пробегут или установят рекорд. У меня такого не бывает.

— Где еще пробуете себя, помимо легкой атлетики?
— Выбираем такие виды, которые не травмируют. Есть масса задумок — мне хочется и на лыжах покататься, и с парашютом прыгнуть, но нам хватает и своих профессиональных травм, чтобы еще получать их со стороны. Поэтому мне нравится рыбалка: спокойненько и тяжело влезть в какую-то неприятность. Можем поиграть в настольный теннис, раньше много играл на бильярде.

— Ваша самая большая рыба?
— Это был карп, такой не очень большой. Но этой осенью меня обещают взять на очень интересную рыбалку на хищника. В основном рыбачу под Харьковом. Но как­то раз попал в Африку. У них по-другому – воздушная рыбалка. Они стоят в реке все в оборудовании, постоянно удочку кидают, мучаются. А для нас это непонятно, мы ловили себе спокойно на хлебушек — сидишь и ждешь, клюнет или нет.

— У вас после Олимпиады был день рождения. Как провели?
— На природе, возле речки. Но все быстренько. Днем — туда, а вечером уже назад.

— Самый памятный подарок?
— Родители подарили карту на стену, где были отмечены места всех соревнований и сборов. Каждый кружочек подписан.

— Место еще есть?
— Есть. Еще в Австралии не был, в Новой Зеландии.

— Спортсменам мирового уровня часто предлагают выгодные рекламные контракты, приглашают на фото-сессии. У вас с этим как?
— У нас такой парадокс: за границей меня узнают, берут автографы, приглашают на интервью, просят подарить номер или майку. В некоторых городах бывает прямо аж до визга. А у нас за все время в Харькове меня узнали, грубо говоря, семь раз. И то после каких-­то значимых событий. Для контрактов мирового уровня нужно быть уж очень высокого уровня. А до этого мне еще чуть-чуть не хватает. До этого этап — контракты на уровне страны, но у нас это очень неразвито. И это одна из проблем финансирования. За границей нет таких страшных выплат за Олимпиаду, как у нас. Но там есть контракты. Дайте нам возможность их заключать и сделать, чтобы легкая атлетика была более популярна, чтобы люди ее смотрели и на стадионах, и по телевидению. Для этого должна быть реклама, афиши, трансляции. Все от этого выиграют — молодежь будет стремиться заниматься спортом, а мы не будем брать деньги со страны, нам будут давать их спонсоры.

В Швейцарии мы были поражены. За день до старта нас на вертолетах развезли в разные уголки страны, где мы проводили мастер-классы для детей. Кто-то, например, бегал. А я набрал себе 20—30 деток, и сначала мы с ними разминались, потом они прыгали через планку, а в конце мы просто общались. И я говорю организаторам: "У вас так много людей приходит. Класс". И он в ответ рассказал, что желающих было еще больше, и счастливчиков определила лотерея. Вы понимаете, какой уровень, если толпы детей попали на мастер-классы по лотерее?! А у нас это никому не интересно. На обычный стадион тебя вообще могут не пустить потренироваться.

— Давайте закончим интервью, как начали, по-геройски. Каким был ваш самый геройский поступок?
— Даже не знаю. Но считаю, что мое выступление на этой Олимпиаде — это был геройский поступок, потому что все было близко к отказу от выступлений, и мы из последних сил смогли зацепиться за это призовое место, долечиться вопреки каким-­то запретам. Хорошо, что так произошло.